Виктор франкл человек в поисках смысла скачать на русском

Как психотерапевт автор, разумеется, стремится выяснить, как помочь человеку достичь этого величия духа. Как пробудит в пациенте чувство, что он должен жить для чего-то, не обращая внимания на тяжёлые обстоятельства, в которых он оказался? Франкл приводит трогательное описание одного коллективного терапевтического сеанса, проведенного собственным товарищам согласно мнению.

Текст бизнес-книгиЧеловек в поисках подлинного смысла. Психолог в концлагере

Виктор Эмиль Франкл был профессором неврологии и психиатрии в медицинской школе. Он основал метод, который позднее назовут Третьей венской школой психотерапии – школу логотерапии. Господин Сирил Барт, экспрезидент Британского психологического общества, назвал его труды «самым важным вкладом в область психотерапии во времена Фрейда, Адлера и Юнга».

Франкл появился на свет в 1905 году. Имел докторские степени в медицине и философии. Во время Второй мировой он провел три года в Освенциме, Дахау и остальных концентрационных лагерях.

Врач Франкл в первой половине 20-ых годов XX века опубликовал собственный первый труд в Международном журнале психоанализа, а с той поры написал тридцать книг, которые были переведены на двадцать три языка, включая японский и китайский. Он был почетным профессором Гарварда, а еще университетов в Питтсбурге, Сан-Диего и Далласе. Двадцать девять университетов присвоили ему почетные докторские степени, и он выступал с лекциями в университетах всего мира. Ушёл из жизни во второй половине 90-ых годов XX века.

Одобрительные отзывы на книгу «Человек в поисках подлинного смысла. Психолог в концлагере»

Виктор Франкл говорит, что зло и хандра в конце концов не могут нас устранить. Эта глубокая чувственная книжка считается одним из основных строительных блоков человеческого сознания. Это гимн феникса, оживающий в каждом из нас, кто выбирает жизнь перед отлетом.

Влиятельно и красноречиво.

Взгляды, которые врач Франкл предлагает в собственной работе, являются самым важным вкладом в область психотерапии во времена Фрейда, Адлера и Юнга. Его стиль намного легче для восприятия.

Вневременная формула выживания Виктора Франкла. Один из традиционных психиатрических текстов сегодняшнего времени, «Человек в поисках подлинного смысла» – это размышление на тему непреодолимого дара убережет себя перед лицом невыразимого страдания, а еще упоминание ответственности любого из нас за то, чтобы ценить сообщество людей. Немного найдётся более мудрых, добрых или успокаивающих задач, чем Франклово.

Слова врачи Франкла звучат очень искренне, поскольку опираются на опыт, слишком глубокий для иллюзий… Самоцвет драматического повествования, сосредоточенный на очень глубоких проблемах.

«Человек в поисках подлинного смысла» можно еще порекомендовать любому, кто хотел бы понять наше время.

Вдохновенный документ чрезвычайного человека, способного отыскать что-то отличное в столь плачевном опыте… Искренне советуем.

ПОСВЯЩАЮ Память МОЕЙ МАТЕРИ

Сложно устоять от сравнение подхода к теории и терапии Виктора Франкла с большим трудом его предка, Зигмунда Фрейда. Оба психотерапевта сначала занимались происхождением и лечением неврозов. Фрейд выделил корни невротических расстройств в тревоге, вызванной конфликтными и неосознанными мотивами. Франкл различал несколько вариантов неврозов и объяснял некоторые из них (ноогенные неврозы) неспособностью личности определить значение и смысл своего существования. Фрейд отмечает фрустрацию в сексуальной жизни; Франкл – во фрустрации «волы к смыслу». Сейчас в странах Европы встречается отход от Фрейда и распространение экзистенциального анализа, выступающего в нескольких формах, одной из которых считается школа логотерапии. Для толерантных взглядов Франкла отличительно, что он не исключает открытия Фрейда, но строит на них собственные выводы; он также не отрекается от прочих форм экзистенциальной терапии, но встречает близость с ними.

Виктор Франкл

Очень страшная история

Понравилось, в то время со стороны чувств и эмоций

Очень глубокая книжка! Человек способен на все, если есть у него цель. Страшные события описаны как-то так особенно, чтобы читатель понимал, что происходит, но фокусировался не на боли и негативе, а на силе и возможностях

Дожидался намного больше. Больше эмоций.

Книжка авторства психолога, описывающего собственную жизнь в концлагере. ли найти смысл в страдании? Что держит человека на плаву там, где другие тонут? Место добра там, где господствует жестокость и зло.
Необходимо познакомиться, глубокая книжка

Книжка, с которой нужно начать

Психология очень своеобразная тема, но в собственном произведении Виктор Франкл обращался собственно к широкому кругу людей.
Данное произведение далеко не для научных исследований и конкретно имеющих дело с психологией. Эта книжка конкретно для вас! Для людей, которые любят читать, которые впервые заинтересовались психологией, которые хотят увеличить кругозор, стать намного эрудированными, осознающими значение прошлого, его влияние на будущее. Очень маленький по объему, но достаточно многосторонний по содержанию.

Человек в поисках подлинного смысла — отыскал ли автор тот же настоящий смысл? Да. И это ему далось абсолютно не просто. Роман как бы заключение, такой эпилог-вывод. Однако что дали автору Парадокс, но не стали ли они самыми весомыми в его жизни, пришёл бы Виктор Франкл к подобным же выводам, если бы не все это? Если ты закинут в бесчеловечные условия и каждый день страдаешь от физических пыток, довольно легко потерять и то, что тебя оставили. Виктор Франкл это осознавал и не хотел полностью отдать в жертву жестокости. В последующем он стремился научить этому и иным. В книге автор описывает собственный психотерапевтический метод, заключающийся в том, чтобы установить для себя определенную цель существования и начать думать благоприятно, а потом бурно и детально представить результаты достижения данной цели.

Вправе ли мы пренебречь в определенной степени даже таким обращением к нам, зная о событиях ХХ в. только со слов и страниц учебников, не глупо ли не воспользоваться сообщением2 Содержание, основные идеи, мнения автора – все изложено очень легко и доступно, так что при чтении появляется чувство приятной поучительной и даже непринужденной беседы – как на сеансе у психоаналитика. Несомненно, в ходе сюжета вы будете задавать себе вопросы, померять ситуации к своим событиям в жизни, думать, поможет ли такой способ вам. Главное, разумеется, не просто прочитать, а конкретно.

В данной книге врач Франкл объясняет опыт, приведший его к открытию логотерапии. Во время долгого заключения в бесчеловечных условиях концентрационных лагерей он остался всего, кроме обнаженного существования. Его отец, мать, брат и супруга ушли из жизни в лагерях или были отправлены в газовые камеры, так что вся его семья, кроме сестры, в таких лагерях погибла. Как получилось ему, лишенному всего, потерял все ценное, страдая от голода, холода и жестокости, каждый час дожидаясь уничтожения,? Психиатр, лично испытавший такие крайности, считается психиатром, к которому следует прислушиваться. Он, как никто другой, способен посмотреть на человеческое существование мудро и участливо. Слова врачи Франкла звучат глубоко искренне, поскольку опираются на слишком глубокий опыт, чтобы быть обманчивыми. Сказанное им также подкреплено его престижной позицией на медицинском факультете Венского университета и характеристикой логотерапевтических клиник, которые сегодня популярны во многих странах.

Отзывы читателей

Я стоит отметить что уважаемый Врач Франкл очень корректен, он логически задает вопрос, и не даёт готовых решений, он указывает путь между нужно и должен в сторону. Хорошо что я вернулся к данной книге в.

Прочтя эту книгу, поймала себя на мысли, что эта книжка поможет выжить

Виктор Эмиль Франкл был профессором неврологии и психиатрии в медицинской школе. Он основал метод, который позднее назовут Третьей венской школой психотерапии – школу логотерапии. Господин Сирил Барт, экспрезидент Британского психологического общества, назвал его труды «самым важным вкладом в область психотерапии во времена Фрейда, Адлера и Юнга».

Вступление к изданию 1992 года

Эта книжка заметила примерно сто печатных переизданий на английском, а еще была переведена на двадцать один язык. Только англоязычный тираж составил более трех миллионов экземпляров.

Это сухие факты, и они объясняют, почему журналисты из американских газет и особенно с американских каналов перед началом интервью, услышав их, выкрикивают: «Врач Франкле, ваша книжка стала настоящим бестселлером – что вы ощущаете?Я объясняю, что в первую очередь абсолютно не вижу в статусе бестселлера моей книги достижения и собственной задачи, а быстрее свидетельства распространенности страданий в последнее время: если сотни тысяч людей уходят за книгой вопрос должен быть очень болезненым для них.

Пожалуй, влияние этой книги вызвано также и вторым: вторая, теоретическая часть (Основы логотерапии) сводится к уроку, который можно получить из первой автобиографической части Опыт жизни в концентрационном лагере. Таким образом, обе части обоюдно поддерживают их вероятность.

Я не думал об этом, когда писал книгу в 1945 году. Я создал ее в течение девяти плодотворных дней, абсолютно убежден, что книжка должна быть издана анонимно. Действительно, на обложке первого немецкого издания нет моей фамилии, хотя в последний момент, накануне до печати, друзья убедили меня напечатать книгу с моим именем хотя бы на титульной странице. Сначала, однако, книжка писалась с абсолютным убеждением, что выйдет в свет как неизвестный опус, который не принесёт автору литературной славы. Я хотел бы только показать читателю конкретными примерами, что жизнь при любых обстоятельствах, даже при самых жалких. И я думал, что если идею проиллюстрировать ситуацией настолько сложной, к примеру, пребывания в концентрационном лагере. Итак, я ощущал себя ответственным, записывая то, что пережил, поскольку думал, что это поможет людям на грани отчаяния.

И это вместе с тем странно и неимоверно для меня, что среди нескольких десятков книг, написанных мной, собственно эта, которую я намеревался опубликовать анонимно, чтобы она не опиралась на авторитет автора, стала успешной. Опять и опять я предупреждал моих студентов как в странах Европы, так и в Америке: «Не ищите успеха – чем больше вы направлены на него и ставите его целью, тем шансов больше его не получить. Когда идет речь об успешности, ее нельзя приобрести; ее можно лишь стремиться. И она приходит лишь как спонтанный второстепенный эффект. Счастье приходит внезапно, и это же касается успеха. Я хочу, чтобы вы прислушались к указаниям вашей интуиции и дальше. А потом вы планируете жить, чтобы увидеть, как в удаленном времени – в удаленном времени, говорю я! – успех обязательно придёт, так как вы забыли и думать о нем».

Читатель может спросить меня, почему я не пытался улизнуть, что удерживало меня, когда Гитлер оккупировал Австрию. Позвольте мне ответить, рассказал одну историю. Вскоре прежде чем Соединенные Штаты начали принимать участие во Второй мировой, меня пригласили в Американское консульство в Вене – забрать иммиграционную визу. Мои старики были в восторге, поскольку надеялись, что мне скоро позволят покинуть Австрию. Однако я заколебался. На меня настаивал вопрос: могу ли я оставить моих родителей на растерзание судьбы, разрешить им быть высланными, со временем, в концентрационный лагерь либо даже в так именуемый экстерминационный лагерь? Смогу ли я на себя возложить такую ??ответственность? Должен ли я выпестить дитя моего ума, логотерапию, эмигрируя на почву с черноземом, где я могу написать собственную книгу? Должен ли я сосредоточиться на собственных обязанностях сына, ребенка моих родителей, и приложить максимум усилий, чтобы защитить их? Я рассматривал проблему таким образом, но я не имел возможности найти решения; это была разновидность дилеммы, заставляющая человека упрашивать подсказки с небес, как говорят.

А потом я заметил обломок мрамора, лежавшего на столе у ??меня дома. Я задал вопрос отца о нем. Он объяснил, что отыскал этот камешек на пепелище крупнейшей Венской синагоги, сожженной национал-социалистами, и взял этот обломок домой, поскольку тот был частью таблички, на которой были записаны Десять заповедей. На обломке сбереглась золоченая еврейская буква; отец объяснил, что эта буква значила одну из заповедей. Я жадно задал вопрос: «Какое собственно?» Он отвечал: «Прочти отца твоего и мать собственную, чтобы дни твои были долгими на земля». В тот момент я решил остаться с моим отцом и матерью, отказавшись от визы США.

Слова врачи Франкла звучат очень искренне, поскольку опираются на опыт, слишком глубокий для иллюзий… Самоцвет драматического повествования, сосредоточенный на очень глубоких проблемах.

Часть 1. Опыт жизни в концентрационном лагере

Эта книжка призвана не отчитываться о фактах и ??событиях, но рассказать о собственном опыте, который переживали тогда и сейчас. Как сказал один из оказавшихся живым. Это история не о тех восхитительных ужасах, которые очень часто хорошо описаны (хотя в них очень редко верят), но о множестве маленьких издевательств. Говоря по другому, книжка пытается ответить на вопросы:.

Большинство описанных событий происходили не в больших и популярных лагерях, а в маленьких, где преимущественно и уничтожали очень много людей. Это история не о страданиях и смерти легендарных героев и страждущих, не о знаменитых «капо» [2] – у узников, ставших доверенными лицами руководства и имевших особенные привилегии, и не о популярных узниках. Она посвящена не страданиям великих людей, а жертвам, страданиям и смерти большой армии малоизвестных и незарегистрированных жертв. Собственно таких обыкновенных узников, без опознавательных знаков на рукавах, по-настоящему презирали капо. Тогда как эти обыкновенные в конце получали очень мало, или не получали пищи, капо никогда не были голодными; в действительности многие капо в концентрационном лагере жили лучше, чем в повседневной жизни. часто они относились к заключенным строже, чем охрана, и избивали их жёстче эсэсовцев. Таких капо, разумеется, отбирали из заключенных, чьи характерные черты делали их пригодными для данной роли. И если они оказывались малоэффективными, то их немедленно отстраняли от должности. Вскоре капо уподоблялись эсэсовцам и охране лагеря, и их можно анализировать по подобному психологическому подходу.

Постороннему наблюдателю легко составить ложное впечатление о лагерной жизни, создать идею, проникнутую сентиментами и сожалением. Однако он не знает практически ничего о суровой борьбе за существование, которое вели заключенные. Это была непрерывная повседневная борьба за кусок хлеба и за саму жизнь, ради себя и ради близкого товарища.

Рассмотрим пример транспортировки, которую официально называли перемещением конкретного количества заключенных во второй лагерь; Но скорее финальным пунктом назначения стали газовые камеры. Отобранных больных или не способных к труду заключенных отсылали в один из больших концентрационных лагерей, оборудованных газовыми камерами и крематориями. Процесс отбора был сигналом для сражения без правил среди всех заключенных или одной группы против другой. Важно лишь то, чтобы свое имя или им я близкого товарища вычеркнули из перечня жертв, хотя каждый знал, что вместо одного спасенного жертвой станет другой.

С каждым транспортом обязаны были отправить определенное количество заключенных. Не немаловажно, кого собственно, ведь каждый из них был только номером. При поступлении в лагерь (как минимум так действовали в Освенциме) необходимые документы забирали, одновременно со вторым имуществом. Каждый заключенный, таким образом, мог назвать вымышленное имя или профессию; по конкретным причинам многие так и поступили. Руководство лагеря интересовал только номер заключенного. Эти номера часто вытатывали на коже и пришивали на штаны, жакет или пальто. Любой охранник, которых хотел приказать заключенного, смотрел на его номер (как мы боялись таких взглядов)!); он никогда не спрашивал имени.

Вернемся к отправке транспорта. Не было ни времени, ни желания учитывать моральные или этические моменты. Любой человек руководствовался лишь одной мыслью: выжить на родине и спасти собственных друзей. Без сомнения она предпринимала любые меры, чтобы второй заключенный, второй «номер» занял ее место в транспорте.

Как я уже упоминал, в процессе отбора капо считали с отрицательными чертами: только самых грубых заключенных выбирали для этого труда (хотя было несколько счастливых исключений). Однако плюс ко всему отбора капо, проведенного эсэсовцами, существовал еще один процесс самоотбора, который продолжался среди заключенных. Обычно выживали только люди, которые после долгих лет перебросок из лагеря в лагерь потеряли остатки совести в борьбе за существование; они были готовы прибегнуть к любым средствам, честным и нечестным, даже к грубой силе, воровству и предательству друзей, дабы выручить себя. Мы, оказавшиеся живым, благодаря совпадению маленьких случайностей или чуда – как бы это кто-то ни назвал – знаем: лучшие из нас не вернулись.

Уже записано много фактов о концентрационных лагерях. Факты будут существенными собственно тогда, когда они служат частью человеческого существования. Самое пережитое считается темой этого рассказа. Для тех, кто был в лагере, я попробую объяснить их опыт в свете нынешних знаний. Тем, кто не был в лагере, книжка поможет лучше понять и в первую очередь понять опыт той мизерной части оказавшихся живым, которым даже в наше время проблематично живется. Эти бывшие заключенные часто говорят: «Мы не любим. Тем, кто был в лагерях, не надо ничего объяснять, а иные не поймут ни того, что мы чувствовали тогда, ни того, что испытываем сейчас».

Попытка методического освещения темы очень тяжела, так как психология требует конкретной научной беспристрастности. Если человек, сделавший собственные наблюдения в конце, приобретает нужную беспристрастие? Только наблюдатель внешне владеет такой беспристрастностью, однако он очень мало знает о том, чтобы выносить мнения, достойные внимания. Только человек внутри владеет специальными способностями. Ее мнения могут быть необъективными, ее оценки могут быть несоразмерными. Этого не избежать. Необходимо попытаться избежать какой-нибудь личной предвзятости, и это очень нелегко при написании такой книги. Иногда требуется найти храбрость рассказать об очень собственном опыте. Я намеревался написать эту книгу анонимно, предъявил только мой лагерный номер. Когда закончил рукопись, осознал, что неизвестная публикация потеряет половину собственной ценности. Поэтому я воздержался от устранения некоторых эпизодов, хотя не терплю эксгибиционизма.

Я оставлю иным право дистилировать содержание этой книги в сухую теорию. Это может стать вкладом в психологию тюремной жизни, которая начала развиваться после Первой мировой и познакомила нас с синдромом «болезни колючей проволки». Мы обязаны Второй мировой обогащением наших знаний по «массовой психопатологии» (если я могу перефразировать цитату и название книги Лебона [3] ).

Наверное, не без гордости, что я не работал в лагере ни как психолог, ни как доктор. Нескольким моим коллегам получилось получить работу в холодных пунктах неотложной помощи, где за перевязочный материал служили клочки бумаги. Но я был номером 119 104 и долго копал землю или прокладывал рельсы для пути железной дороги. Как то мне понадобилось без помощи прокопать тоннель для прокладывания водопровода под дорогой. Этот подвиг не останется без заслуги; накануне до Рождества 1944 года меня одарили так называемыми «премиальными купонами». Их выпускала строительная фирма, которой нас продавали как рабов: фирма платила руководству лагеря фиксированную стоимость за каждый человеко-день. Каждый купон стоил компании пятьдесят пфеннигов, и можно было его поменять на шесть сигарет, часто после нескольких недель после получения, когда они теряли силу. Я стал гордым хозяином купона, стоящего двенадцати сигарет. Но основное, что сигареты можно было поменять на двенадцать тарелок супа, это часто спасало от голодной смерти.

В действительности только капо могли позволить себя курить, поскольку еженедельно получали гарантированное количество купонов; заключенный, работавший бригадиром на складе или в мастерской, получал несколько сигарет за опасную работу. Единственным исключением стали люди, которые утратили волю к жизни и хотели получить удовольствие собственными в последние дни. Итак, когда мы видели товарища, курящего собственные сигареты, мы знали, что он потерял свободу к жизни, и, потерянная как то, она возвращалась нечасто.

Изучая большое количество материала, собранного в результате наблюдений и опыта многих заключенных, можно отметить три фазы душевной реакции на жизнь в концлагере: период по прибытии в лагерь; период глубокого погружения в период жизни.

Признак, отличительный для первой фазы. Не во всех обстоятельствах шок может даже предшествовать формальному попаданию в лагерь. Приведу пример моего своего прибытия.

Полторы тысячи человек два-три дня и ночей ехали в поезде: в каждом вагоне было восемьдесят человек. Приходилось лежать на своих вещах, жалких остатках личного имущества. Вагоны были напичканы так, что только сквозь верхнюю часть окон можно было заметить серый рассвет. Все надеялись, что поезд везет нас на одну из военных фабрик, где нас будут применять как рабочую силу. Мы и не думали, находимся еще в Силезии или уже в Польше. Свисток поезда звучал жутко, как будто участливый крик о помощи для несчастного груза, который поезд обречен на воз. Потом поезд перешел на вспомогательный путь, понятно недалеко от главной станции. Вдруг обеспокоенные пассажиры закричали: «Смотрите, надпись Освенцим!» Сердце любого из нас в тот момент замерло. Освенцим – это название означало ужас: газовые камеры, крематории, групповое устранение. Поезд подъезжал плавно, практически нерешительно, как будто хотел как можно более долгий срок защитить собственных пассажиров от ужасного осознания:!

Тусклый рассвет прояснил обрисы очень большого лагеря: длинные линии нескольких рядов колючей проволки, сторожевые башни, прожекторы и длинные колонны одетых в лохмотья человеческих фигур, серых в сером свете рассвета, следовавших разбитыми дорогами в малоизвестном нам направлении. Иногда раздавались возгласы и крики-команды. Мы не знали, что они означают. Мое воображение рисовало виселицы с повешенными людьми. Я был напуган, однако это было намного лучше, так как мы должны были пристраститься к бесконечному и необъятному ужасу.

В конце концов мы подъехали к станции. Первозданную тишину разнесли командные возгласы. С той поры мы слышали эти грубые, пронзительные интонации регулярно, опять и опять во всех лагерях. Они звучали как последний крик жертвы, хотя и имели отличительные свойства от него. У них была дребезжащая охриплость, как будто они выходили из глотки постоянно кричавшего человека, которого убивали опять и опять. Дверь вагонов отворилась, и в середину пришла кучка заключенных. Они носили полосатые униформы, были выбриты головы, но выглядели хорошо откормленными. Они разговаривали на всех европейских языках и даже слегка шутили, что походило на гротеск в таких обстоятельствах. Как будто утопающий и хватающийся за соломинку человек мой врожденный оптимизм (который часто управляет моими чувствами даже в безнадежных ситуациях) привел меня к мысли: эти в конце выглядят довольно хорошо. Кто знает? Возможно, и я разделю их пафосное положение.

В психиатрии состояние это известно под названием «видимость отсрочки». Осужденный человек накануне до казны впадает в иллюзию, что может получить помилование в последнюю минуту. Мы также ухватились за клочки надежды и до последнего момента верили, что будет не так уж плохо. Один только вид румяных щечек и лиц круглой формы таких узников внушал нам доблесть. Мы не знали, что в конце принадлежат к собственно отобранной элите, которая годами принимала новые транспорты, каждый день приезжавшие на станцию. Они брали на себя опеку над новыми заключенными и их багажом, включая дефицитные вещи и ювелирные изделия. В последние годы войны Освенцим стал поразительным местом в странах Европы. Тут хранились уникальные скарбы – золото и серебро, платина и бриллианты – не только на очень больших складах, но также в руках эсэсовцев.

Полторы тысячи заключенных скопились в ангарах, рассчитанные на размещение не менее двух сотен людей. Нам было прохладно и голодно, не хватало места, чтобы даже присесть на корточки, что уж говорит про то, чтобы лечь. Стоп пятидесятиграммовый ломтик хлеба был нашей единственной едой в течение четырех дней. Однако я услышал, как старший заключенный, приставленный для надзора за ангаром, торговался с одним членом приемной команды по платиновой булавке для галстука, украшенной бриллиантами. Большинство добычи вскоре выменяют на шнапс. Я больше не помню, сколько тысяч марок стоило количество шнапса для «веселой вечеринки», но я знаю, что эти нуждались в шнапсе. Кто обвинит их, что в таких обстоятельствах они пытались одурманить себя? Существовала и вторая категория у заключенных, которая в практически неограниченных количествах получала хмельной напиток от эсэсовцев: люди, работавшие в газовых камерах и крематориях и отлично знавшие, что как то они перестанут быть палачами по принуждению и сами станут жертвами.

Практически каждый в нашем транспорте спрашивал иллюзию, что его помилуют, что все завершится хорошо. Мы не поняли значение сцены, свидетелями которой стали. Нам приказали оставить наш багаж в вагонах и выстроиться в 2 линии – с одной стороны мужчины, со второй женщины, и мимо пройти старшего офицера СС. Как ни удивительно, мне повезло скрыть под пальто мой рюкзак. Моя шеренга, друг за другом, проходила офицера. мне стало понятно, что мне будет непо себе, если он заметит мой рюкзак. Он не менее зеб есть меня с ног; я знал это из предыдущего опыта. Подсознательно я вытянулся, приближаясь к офицеру, чтобы он не заметил моего тяжёлого груза. Потом я оказался перед ним – лицом к лицу. Это был большой мужчина, он смотрелся стройным и подтянутым в собственной безупречной униформе. Какой контраст с нами, неряшливыми и чумазыми после продолжительного путешествия! Он имел напыщенный и пафосный вид и стоял, поддерживая правый локоть левой рукой. Правая рука была поднята, и указательным пальцем этой руки он лениво указывал направо или налево. Ни один из нас и малейшего понятия не имел о зловещем значении этого небрежного движения пальцем, что указывал то с правой стороны, то слева, но слева.

Пришла моя очередь. Кто-то прошептал мне, что выслание направо означает труд, направить в больницу. Я просто ждал, что случится; первая из многих аналогичных ситуаций. Мой заплечный мешок тянул меня немного налево, но я пытался вытянуться. Есесевец посмотрел на меня, будто бы заколебался, а потом уложил руки мне на плечи. Я изо всех сил старался выглядеть судорожно, он медленнее повернул меня вправо, и я отправился в данных направлении.

Значение движения пальцем нам объяснили вечером. Это был первый отбор, первый приговор по поводу нашего существования или не-существования. Большинство привезенных в нашем транспорте, около 90%, обрекли насмерть. Их приговор был исполнен в течение следующих пары часов. Отправленные налево прямо со станции отправились в крематорий. На дверях этого здания, как рассказал мне один из тамошних сотрудников, на нескольких европейских языках было написано «Баня». Заходя в середину, каждый заключенный получал кусок мыла, а потом – из милосердия я не буду рассказывать, что было дальше. Об этом ужасе написали уже немало.

Мы, спасенные, меньшее число пассажиров поезда узнали правду вечером. Я поинтересовался у заключенных, которые находились тут уже какое то время, куда отправили моего коллегу и товарища Р.

– Его отправили налево?

– Да, – ответил я.

– Тогда ты сможешь встретиться с ним там, – ответили мне.

Рука указала на дымоотвод в нескольких сотнях метров от нас, из которого в серое небо.

– Вот там ваш товарищ, несется к небу, – ответили мне. Но я даже в наше время не понимал, пока мне не объяснили прямо.

Однако я сбился с рассказа. С точки зрения психологии перед нами был еще длинный, достаточно длинный день в лагере.

Окруженные эсэсовской вооруженной охраной, мы были вынуждены бежать со станции, мимо колючей проволки под напряжением, в лагерь, в санитарный пункт; для тех из нас, кто успешно отбыл первый отбор, это была настоящая баня. Снова же видимость спасения нашла собственное подтверждение. Есесовцы были практически волшебны. Вскоре мы выяснили причину. Они любезно относились к нам, так как увидели времена на наших руках и могли убедить нас отдать их. Если мы должны отдать все наше имущество в самом разном случае? Возможно, как то они тоже послужат нам.

Мы ждали в ангаре, который откровенно вёл в дезинфекционную камеру. Вошли эсэсовцы и разложили на полу ковры, на которые мы должны были сложить все наше имущество, все времена и ювелирные изделия. Среди нас все еще были наивные в конце, которые пытались, развлекая старожилов, которые помогали, могут оставить себя кольцо, медаль или амулет. Никто еще не имел возможности поверить, что придется отдать все.

1. Гордона В. Оллпорта, в прошлом доктора психологических наук Гарвардского университета, полагают одним из очень видимых писателей и учителей в этом земном полушарии. Он написал много трудов по психологии и редактировал «Журнал психопатологии и социальной психологии». Благодаря новаторскому труду профессора Оллпорта важная доктрина врачи Франкла получила признание в Америке. Более того, собственно благодаря ему заинтересованность логотерапией растет на протяжении какого-то времени.

2. Капо (от итал. capo – шеф) – пафосный актив концентрационных лагерей, в обязанности которого входили функции старост барака или надзирателей. (Здесь и дальше прим. пер., если не отмечено другое.)

3. Автор имеет в виду труд французского социального психолога Гюстава Лебона «Психология народов и масс».

В данной книге врач Франкл объясняет опыт, приведший его к открытию логотерапии. Во время долгого заключения в бесчеловечных условиях концентрационных лагерей он остался всего, кроме обнаженного существования. Его отец, мать, брат и супруга ушли из жизни в лагерях или были отправлены в газовые камеры, так что вся его семья, кроме сестры, в таких лагерях погибла. Как получилось ему, лишенному всего, потерял все ценное, страдая от голода, холода и жестокости, каждый час дожидаясь уничтожения,? Психиатр, лично испытавший такие крайности, считается психиатром, к которому следует прислушиваться. Он, как никто другой, способен посмотреть на человеческое существование мудро и участливо. Слова врачи Франкла звучат глубоко искренне, поскольку опираются на слишком глубокий опыт, чтобы быть обманчивыми. Сказанное им также подкреплено его престижной позицией на медицинском факультете Венского университета и характеристикой логотерапевтических клиник, которые сегодня популярны во многих странах.

Часть 1
Опыт жизни в концентрационном лагере

Эта книжка призвана не отчитываться о фактах и ??событиях, но рассказать о собственном опыте, который переживали тогда и сейчас. Как сказал один из оказавшихся живым. Это история не о тех восхитительных ужасах, которые очень часто хорошо описаны (хотя в них очень редко верят), но о множестве маленьких издевательств. Говоря по другому, книжка пытается ответить на вопросы:.

Большинство описанных событий происходили не в больших и популярных лагерях, а в маленьких, где преимущественно и уничтожали очень много людей. Это история не о страданиях и смерти легендарных героев и страждущих, не о знаменитых «капо»[2]
Капо (от итал. capo – шеф) – пафосный актив концентрационных лагерей, в обязанности которого входили функции старост барака или надзирателей. (Тут и дальше. пер., если не отмечено другое.)

[Закрыть] – у заключенных, которые стали доверенными лицами руководства и имели особенные привилегии, и не о популярных появляющихся. Она посвящена не страданиям великих людей, а жертвам, страданиям и смерти большой армии малоизвестных и незарегистрированных жертв. Собственно таких обыкновенных узников, без опознавательных знаков на рукавах, по-настоящему презирали капо. Тогда как эти обыкновенные в конце получали очень мало, или не получали пищи, капо никогда не были голодными; в действительности многие капо в концентрационном лагере жили лучше, чем в повседневной жизни. часто они относились к заключенным строже, чем охрана, и избивали их жёстче эсэсовцев. Таких капо, разумеется, отбирали из заключенных, чьи характерные черты делали их пригодными для данной роли. И если они оказывались малоэффективными, то их немедленно отстраняли от должности. Вскоре капо уподоблялись эсэсовцам и охране лагеря, и их можно анализировать по подобному психологическому подходу.

Постороннему наблюдателю легко составить ложное впечатление о лагерной жизни, создать идею, проникнутую сентиментами и сожалением. Однако он не знает практически ничего о суровой борьбе за существование, которое вели заключенные. Это была непрерывная повседневная борьба за кусок хлеба и за саму жизнь, ради себя и ради близкого товарища.

Рассмотрим пример транспортировки, которую официально называли перемещением конкретного количества заключенных во второй лагерь; Но скорее финальным пунктом назначения стали газовые камеры. Отобранных больных или не способных к труду заключенных отсылали в один из больших концентрационных лагерей, оборудованных газовыми камерами и крематориями. Процесс отбора был сигналом для сражения без правил среди всех заключенных или одной группы против другой. Важно лишь то, чтобы свое имя или им я близкого товарища вычеркнули из перечня жертв, хотя каждый знал, что вместо одного спасенного жертвой станет другой.

С каждым транспортом обязаны были отправить определенное количество заключенных. Не немаловажно, кого собственно, ведь каждый из них был только номером. При поступлении в лагерь (как минимум так действовали в Освенциме) необходимые документы забирали, одновременно со вторым имуществом. Каждый заключенный, таким образом, мог назвать вымышленное имя или профессию; по конкретным причинам многие так и поступили. Руководство лагеря интересовал только номер заключенного. Эти номера часто вытатывали на коже и пришивали на штаны, жакет или пальто. Любой охранник, которых хотел приказать заключенного, смотрел на его номер (как мы боялись таких взглядов)!); он никогда не спрашивал имени.

Вернемся к отправке транспорта. Не было ни времени, ни желания учитывать моральные или этические моменты. Любой человек руководствовался лишь одной мыслью: выжить на родине и спасти собственных друзей. Без сомнения она предпринимала любые меры, чтобы второй заключенный, второй «номер» занял ее место в транспорте.

Как я уже упоминал, в процессе отбора капо считали с отрицательными чертами: только самых грубых заключенных выбирали для этого труда (хотя было несколько счастливых исключений). Однако плюс ко всему отбора капо, проведенного эсэсовцами, существовал еще один процесс самоотбора, который продолжался среди заключенных. Обычно выживали только люди, которые после долгих лет перебросок из лагеря в лагерь потеряли остатки совести в борьбе за существование; они были готовы прибегнуть к любым средствам, честным и нечестным, даже к грубой силе, воровству и предательству друзей, дабы выручить себя. Мы, оказавшиеся живым, благодаря совпадению маленьких случайностей или чуда – как бы это кто-то ни назвал – знаем: лучшие из нас не вернулись.

Уже записано много фактов о концентрационных лагерях. Факты будут существенными собственно тогда, когда они служат частью человеческого существования. Самое пережитое считается темой этого рассказа. Для тех, кто был в лагере, я попробую объяснить их опыт в свете нынешних знаний. Тем, кто не был в лагере, книжка поможет лучше понять и в первую очередь понять опыт той мизерной части оказавшихся живым, которым даже в наше время проблематично живется. Эти бывшие заключенные часто говорят: «Мы не любим. Тем, кто был в лагерях, не надо ничего объяснять, а иные не поймут ни того, что мы чувствовали тогда, ни того, что испытываем сейчас».

Попытка методического освещения темы очень тяжела, так как психология требует конкретной научной беспристрастности. Если человек, сделавший собственные наблюдения в конце, приобретает нужную беспристрастие? Только наблюдатель внешне владеет такой беспристрастностью, однако он очень мало знает о том, чтобы выносить мнения, достойные внимания. Только человек внутри владеет специальными способностями. Ее мнения могут быть необъективными, ее оценки могут быть несоразмерными. Этого не избежать. Необходимо попытаться избежать какой-нибудь личной предвзятости, и это очень нелегко при написании такой книги. Иногда требуется найти храбрость рассказать об очень собственном опыте. Я намеревался написать эту книгу анонимно, предъявил только мой лагерный номер. Когда закончил рукопись, осознал, что неизвестная публикация потеряет половину собственной ценности. Поэтому я воздержался от устранения некоторых эпизодов, хотя не терплю эксгибиционизма.

Я оставлю иным право дистилировать содержание этой книги в сухую теорию. Это может стать вкладом в психологию тюремной жизни, которая начала развиваться после Первой мировой и познакомила нас с синдромом «болезни колючей проволки». Мы обязаны Второй мировой обогащением наших знаний по поводу «массовой психопатологии» (если я могу перефразировать цитату и название книги Лебона[3] 3
Автор имеет в виду труд французского социального психолога Гюстава Лебона «Психология народов и масс».

[Закрыть] ), войне, давшей нам войну нервов и концлагеря.

Наверное, не без гордости, что я не работал в лагере ни как психолог, ни как доктор. Нескольким моим коллегам получилось получить работу в холодных пунктах неотложной помощи, где за перевязочный материал служили клочки бумаги. Но я был номером 119 104 и долго копал землю или прокладывал рельсы для пути железной дороги. Как то мне понадобилось без помощи прокопать тоннель для прокладывания водопровода под дорогой. Этот подвиг не останется без заслуги; накануне до Рождества 1944 года меня одарили так называемыми «премиальными купонами». Их выпускала строительная фирма, которой нас продавали как рабов: фирма платила руководству лагеря фиксированную стоимость за каждый человеко-день. Каждый купон стоил компании пятьдесят пфеннигов, и можно было его поменять на шесть сигарет, часто после нескольких недель после получения, когда они теряли силу. Я стал гордым хозяином купона, стоящего двенадцати сигарет. Но основное, что сигареты можно было поменять на двенадцать тарелок супа, это часто спасало от голодной смерти.

В действительности только капо могли позволить себя курить, поскольку еженедельно получали гарантированное количество купонов; заключенный, работавший бригадиром на складе или в мастерской, получал несколько сигарет за опасную работу. Единственным исключением стали люди, которые утратили волю к жизни и хотели получить удовольствие собственными в последние дни. Итак, когда мы видели товарища, курящего собственные сигареты, мы знали, что он потерял свободу к жизни, и, потерянная как то, она возвращалась нечасто.

Изучая большое количество материала, собранного в результате наблюдений и опыта многих заключенных, можно отметить три фазы душевной реакции на жизнь в концлагере: период по прибытии в лагерь; период глубокого погружения в период жизни.

Признак, отличительный для первой фазы. Не во всех обстоятельствах шок может даже предшествовать формальному попаданию в лагерь. Приведу пример моего своего прибытия.

Полторы тысячи человек два-три дня и ночей ехали в поезде: в каждом вагоне было восемьдесят человек. Приходилось лежать на своих вещах, жалких остатках личного имущества. Вагоны были напичканы так, что только сквозь верхнюю часть окон можно было заметить серый рассвет. Все надеялись, что поезд везет нас на одну из военных фабрик, где нас будут применять как рабочую силу. Мы и не думали, находимся еще в Силезии или уже в Польше. Свисток поезда звучал жутко, как будто участливый крик о помощи для несчастного груза, который поезд обречен на воз. Потом поезд перешел на вспомогательный путь, понятно недалеко от главной станции. Вдруг обеспокоенные пассажиры закричали: «Смотрите, надпись Освенцим!» Сердце любого из нас в тот момент замерло. Освенцим – это название означало ужас: газовые камеры, крематории, групповое устранение. Поезд подъезжал плавно, практически нерешительно, как будто хотел как можно более долгий срок защитить собственных пассажиров от ужасного осознания:!

Тусклый рассвет прояснил обрисы очень большого лагеря: длинные линии нескольких рядов колючей проволки, сторожевые башни, прожекторы и длинные колонны одетых в лохмотья человеческих фигур, серых в сером свете рассвета, следовавших разбитыми дорогами в малоизвестном нам направлении. Иногда раздавались возгласы и крики-команды. Мы не знали, что они означают. Мое воображение рисовало виселицы с повешенными людьми. Я был напуган, однако это было намного лучше, так как мы должны были пристраститься к бесконечному и необъятному ужасу.

В конце концов мы подъехали к станции. Первозданную тишину разнесли командные возгласы. С той поры мы слышали эти грубые, пронзительные интонации регулярно, опять и опять во всех лагерях. Они звучали как последний крик жертвы, хотя и имели отличительные свойства от него. У них была дребезжащая охриплость, как будто они выходили из глотки постоянно кричавшего человека, которого убивали опять и опять. Дверь вагонов отворилась, и в середину пришла кучка заключенных. Они носили полосатые униформы, были выбриты головы, но выглядели хорошо откормленными. Они разговаривали на всех европейских языках и даже слегка шутили, что походило на гротеск в таких обстоятельствах. Как будто утопающий и хватающийся за соломинку человек мой врожденный оптимизм (который часто управляет моими чувствами даже в безнадежных ситуациях) привел меня к мысли: эти в конце выглядят довольно хорошо. Кто знает? Возможно, и я разделю их пафосное положение.

В психиатрии состояние это известно под названием «видимость отсрочки». Осужденный человек накануне до казны впадает в иллюзию, что может получить помилование в последнюю минуту. Мы также ухватились за клочки надежды и до последнего момента верили, что будет не так уж плохо. Один только вид румяных щечек и лиц круглой формы таких узников внушал нам доблесть. Мы не знали, что в конце принадлежат к собственно отобранной элите, которая годами принимала новые транспорты, каждый день приезжавшие на станцию. Они брали на себя опеку над новыми заключенными и их багажом, включая дефицитные вещи и ювелирные изделия. В последние годы войны Освенцим стал поразительным местом в странах Европы. Тут хранились уникальные скарбы – золото и серебро, платина и бриллианты – не только на очень больших складах, но также в руках эсэсовцев.

Полторы тысячи заключенных скопились в ангарах, рассчитанные на размещение не менее двух сотен людей. Нам было прохладно и голодно, не хватало места, чтобы даже присесть на корточки, что уж говорит про то, чтобы лечь. Стоп пятидесятиграммовый ломтик хлеба был нашей единственной едой в течение четырех дней. Однако я услышал, как старший заключенный, приставленный для надзора за ангаром, торговался с одним членом приемной команды по платиновой булавке для галстука, украшенной бриллиантами. Большинство добычи вскоре выменяют на шнапс. Я больше не помню, сколько тысяч марок стоило количество шнапса для «веселой вечеринки», но я знаю, что эти нуждались в шнапсе. Кто обвинит их, что в таких обстоятельствах они пытались одурманить себя? Существовала и вторая категория у заключенных, которая в практически неограниченных количествах получала хмельной напиток от эсэсовцев: люди, работавшие в газовых камерах и крематориях и отлично знавшие, что как то они перестанут быть палачами по принуждению и сами станут жертвами.

Практически каждый в нашем транспорте спрашивал иллюзию, что его помилуют, что все завершится хорошо. Мы не поняли значение сцены, свидетелями которой стали. Нам приказали оставить наш багаж в вагонах и выстроиться в 2 линии – с одной стороны мужчины, со второй женщины, и мимо пройти старшего офицера СС. Как ни удивительно, мне повезло скрыть под пальто мой рюкзак. Моя шеренга, друг за другом, проходила офицера. мне стало понятно, что мне будет непо себе, если он заметит мой рюкзак. Он не менее зеб есть меня с ног; я знал это из предыдущего опыта. Подсознательно я вытянулся, приближаясь к офицеру, чтобы он не заметил моего тяжёлого груза. Потом я оказался перед ним – лицом к лицу. Это был большой мужчина, он смотрелся стройным и подтянутым в собственной безупречной униформе. Какой контраст с нами, неряшливыми и чумазыми после продолжительного путешествия! Он имел напыщенный и пафосный вид и стоял, поддерживая правый локоть левой рукой. Правая рука была поднята, и указательным пальцем этой руки он лениво указывал направо или налево. Ни один из нас и малейшего понятия не имел о зловещем значении этого небрежного движения пальцем, что указывал то с правой стороны, то слева, но слева.

Пришла моя очередь. Кто-то прошептал мне, что выслание направо означает труд, направить в больницу. Я просто ждал, что случится; первая из многих аналогичных ситуаций. Мой заплечный мешок тянул меня немного налево, но я пытался вытянуться. Есесевец посмотрел на меня, будто бы заколебался, а потом уложил руки мне на плечи. Я изо всех сил старался выглядеть судорожно, он медленнее повернул меня вправо, и я отправился в данных направлении.

Значение движения пальцем нам объяснили вечером. Это был первый отбор, первый приговор по поводу нашего существования или не-существования. Большинство привезенных в нашем транспорте, около 90%, обрекли насмерть. Их приговор был исполнен в течение следующих пары часов. Отправленные налево прямо со станции отправились в крематорий. На дверях этого здания, как рассказал мне один из тамошних сотрудников, на нескольких европейских языках было написано «Баня». Заходя в середину, каждый заключенный получал кусок мыла, а потом – из милосердия я не буду рассказывать, что было дальше. Об этом ужасе написали уже немало.

Мы, спасенные, меньшее число пассажиров поезда узнали правду вечером. Я поинтересовался у заключенных, которые находились тут уже какое то время, куда отправили моего коллегу и товарища Р.

– Его отправили налево?

– Да, – ответил я.

– Тогда ты сможешь встретиться с ним там, – ответили мне.

Рука указала на дымоотвод в нескольких сотнях метров от нас, из которого в серое небо.

– Вот там ваш товарищ, несется к небу, – ответили мне. Но я даже в наше время не понимал, пока мне не объяснили прямо.

Однако я сбился с рассказа. С точки зрения психологии перед нами был еще длинный, достаточно длинный день в лагере.

Окруженные эсэсовской вооруженной охраной, мы были вынуждены бежать со станции, мимо колючей проволки под напряжением, в лагерь, в санитарный пункт; для тех из нас, кто успешно отбыл первый отбор, это была настоящая баня. Снова же видимость спасения нашла собственное подтверждение. Есесовцы были практически волшебны. Вскоре мы выяснили причину. Они любезно относились к нам, так как увидели времена на наших руках и могли убедить нас отдать их. Если мы должны отдать все наше имущество в самом разном случае? Возможно, как то они тоже послужат нам.

Мы ждали в ангаре, который откровенно вёл в дезинфекционную камеру. Вошли эсэсовцы и разложили на полу ковры, на которые мы должны были сложить все наше имущество, все времена и ювелирные изделия. Среди нас все еще были наивные в конце, которые пытались, развлекая старожилов, которые помогали, могут оставить себя кольцо, медаль или амулет. Никто еще не имел возможности поверить, что придется отдать все.

Представленный фрагмент книги размещен по согласованию с распространителем легального контента ООО ЛитРес (не больше 20% начального текста). Если вы думаете, что размещение материала нарушает ваши или чьи-либо права, то скажите нам об этом.

Источник — https://biznes-knigi.com/avtor-vktor-frankl/6103-lyudina-v-poshukah-spravzhnogo-sensu-psiholog-u-konctabor-vktor-frankl/read/page-1.html

Источник — https://book-ye.com.ua/catalog/psykholohiya/lyudyna-v-poshukakh-spravzhnoho-sensu/

Источник — https://avidreaders.ru/author/francl-viktor-emil/

Источник — https://litres.com/viktor-frankl-874354/ludina-v-poshukah-spravzhnogo-sensu-psiholog-u-koncta/read-online/

Источник — https://litres.com/viktor-frankl-874354/ludina-v-poshukah-spravzhnogo-sensu-psiholog-u-koncta/read-online/

Источник — https://biznes-knigi.com/avtor-vktor-frankl/6103-lyudina-v-poshukah-spravzhnogo-sensu-psiholog-u-konctabor-vktor-frankl/read/page-1.html

Смысл жизни в 5 минутах — «Человек в поиске смысла» — Виктор Франкл

Ч.1 Виктор Франкл — Человек в поиске смысла